Отчет по практике-1

[Wendelinn]

Как я уже упоминала, во время практики записывала кое-какие наблюдения в дневник. Теперь вот делаю из этого всего отчет, который сдам на кафедру. Ну и на память выложу его здесь тоже

16 сентября, вторник
Новость дня: меня запустили, наконец, к детям.

В тетрадке для практики, гордо именуемой «Дневник практиканта», я сегодня должна была бы написать пару слов под заголовком «Знакомство с гимназией №15». Но ничего приятного об этом самом знакомстве придумать не получается.
Обещали школу, которая так замечательно расположена, что добраться до нее не составит труда. Ехала больше часа с тремя пересадками. Троллейбуса не дождаться, а, если дождешься, то туда не влезть, а, если уж совершишь чудо и влезешь, то выйти уже практически невозможно. Как видите, уже сама поездка способствует получению огромного количества самых радужных эмоций.

В самом начале дня я провела незабываемые полчаса под дверью учительской. Пока руководительница была занята разговорами с учителями и выясняла, который из них настолько ненавидит свой класс, чтобы отдать его на растерзание нам, мы стояли в ряд у стены и пытались приветливо улыбаться. Вообще такая улыбка должна была нам помочь. Благодаря ей кто-то из учителей мог в первые минуты не понять, с кем имеет дело, и все-таки пустить нас к себе в класс, ну а потом было бы уже поздно. Как в зоомагазине не берут обратно хомячков, так и филфак не принимает обратно сданных в аренду студентов. Напротив нас точно так же у стенки стояли студентки из педагогического вуза. Они не улыбались (как я потом узнала, у них это уже вторая практика; очевидно, они уже знали, что это не помогает).
Вокруг, с деловым видом наступая нам на ноги, сновали дети. Учителя нас просто не замечали. Наши «здравствуйте» оставались без ответа. Нас умудрялись игнорировать даже тогда, когда о нас спотыкались. Я почувствовала себя никому не нужным созданием, которое путается под ногами у чрезвычайно занятых людей.
Наконец, выяснилось, что найдены те несчастные, которые будут нас терпеть два с половиной месяца. Я, Женя и Аня достались одной учительнице, поэтому еще до знакомства с ней я мысленно пожелала, чтобы она оказалась старухой с внешностью страшнее, чем у Бабы-Яги и характером хуже, чем у Долорес Амбридж. Мир должен быть справедливым. Но только совершенное исчадие ада можно считать заслуживающим двух месяцев с нашей троицей.
Методисты на филфаке уже даже не спрашивают, что мне нужно, когда я к ним прихожу. Просто протягивают зачетную ведомость для очередной пересдачи…Преподавателям я представляюсь в конце семестра одной и той же простой фразой: «Здравствуйте, я трудный ребенок!». И не нужно называть фамилию. Они уже по количеству долгов точно знают, кого видят перед собой. Мало кто сделал столько зла в жизни, чтобы заслужить меня качестве практикантки. Но разве мир когда-то был справедлив?
Оказалось, что вместо копии Долорес Амбридж, мучиться со мной предстоит приятной и улыбчивой и, судя по глазам, очень доброй Инне Владимировне. И, о боже, у этой чудной женщины еще и выпускные классы, которые она отдает нам на растерзание. Мне уже стыдно от мысли о том, что я с ними натворю за два месяца… Как говорил один из героев Пратчетта, жизнь, ять, прекрасна!

Остаток дня мы потратили на знакомство со зданием школы и с детьми.
Сама школа – мрачное и холодная место, где не хватает света, несмотря на обилие окон. Весь день не снимала плащ, но окоченела почти так же, как в родных аудиториях филфака, а я уж думала, что с нашей alma mater в отношении холода может сравниться только Ловудская школа, где маленькая Джен Эйр с утра, перед тем, как умыться, должна была разбить ледяную корку в умывальном тазу. Вот я и нашла этим милейшим учебным заведениям достойного конкурента.
Отогреваться мы отправились в столовую. Это место добавило мне еще больше радужных мыслей в отношении чудесной гимназии. Там готовят очень необычный и по-своему изысканный чай. При его приготовлении чая как такового не используют вообще. В чашке плавает пакетик с чем-то напоминающим по запаху табак. Напитку это что-то не дает ни вкуса, ни цвета. Зачем оно там плавает, мне неизвестно. Наверное, из соображений эстетических. То же своеобразное чувство прекрасного подвигло работников на то, чтобы поместить в чашку лимонную корочку размером с ноготь. Удовлетворившись внешним видом напитка, они, по-видимому, решили, что он должен быть не только красивым, но и полезным: помогать в учебе. Благодаря количеству сахара в чашке местный «чай» может служить замечательным пособием по химии. Взглянув на стакан, ученики поймут, что такое насыщенный раствор, то есть раствор, в котором растворено такое количество вещества, что больше уже раствориться не может и оседает осадком на дно. Осадок из сахара на дне стакана остается высотой в два пальца...По всему видно, что детей в этой чудесной столовой любят, балуют и сладкого для них не жалеют.

Кое-как согревшись при помощи местного нектара, мы отправились смотреть на детей. Хотя детьми их назвать сложно. Большинство выше меня. Некоторые больше, чем на голову. На лицах преобладает выражение усталости от жизни вообще и от любимой школы в частности. Перспектива провести шестой урок по расписанию в разговорах о судьбе русского романтизма была воспринята ими с долей скептицизма.
- Ты читал это стихотворение про глюки по ночам?
- Да там весь романтизм один сплошной глюк…
(разговор двух небритых мальчиков о балладе «Светлана»)

Ответы на уроке порадовали меня не меньше, чем разговоры на перемене:
«На русский романтизм огромное влияние оказала великая отечественная гражданская война 1812 года с французами»

«На эмоциональное состояние Светланы большое влияние оказал тот фактор, что она увидела какого-то мужчину в гробу, и он ей там не понравился»

«Мне не понравилась Светлана, потому что я не люблю людей, которые постоянно выдумывают себе какие-то проблемы. То ей в темноте страшно, то ей жених в гробу некрасивый».

Но в целом, почти все балладу Жуковского прочитали и нашлись даже девочки, которые всерьез защищали бедную Светлану. Девочки в этом классе довольно спокойные, но с хитрющими глазами. Вроде обиженными на весь мир не выглядят. Может, если помогать не станут, то хотя бы не съедят… Нас дети окинули беглым взглядом и потеряли к нам всякий интерес… Сразу ясно: особого впечатления я на них не произвела. В этом я их прекрасно понимаю. Все-таки, джинсы и две тоненькие косички – не самый лучший внешний вид для учителя. Придется что-то менять.

Поймала себя на том, что до дрожи в коленках боюсь этих взрослых и умных детей…
Мама, ну почему я тебя не послушалась и не пошла учиться на экономиста! Торговля скучна до отвращения. Зато она точно не обидит…
Нужно что-то с собой сделать. Но пока мне кажется, что не бояться детей – это самое тяжелое для меня в этой профессии…

18 сентября, четверг.
Новость дня: я поняла, что ошиблась с выбором профессии.

Сегодня нас сводили в школьную библиотеку. Наверное, это первое приятное впечатление от этой школы. Люблю библиотеки, а особенно их подвалы… Там какая-то особенная живая тишина. А еще он мне напоминают, как в двенадцать лет мы с подружкой после школы бегали в библиотеку на улице Урицкого и просили, чтобы нам разрешили помочь расставлять и подклеивать книги в подвале. Хранилище в подвале – это воплощение счастья и покоя. Жаль, что книги быстро нашлись, и пришлось уходить из этого чудесного места.
Порадовало, что работать предстоит с учебником по русской литературе для девятого класса. Когда я сама училась по этому двухтомнику, он мне так нравился, что я читала его просто для себя. Будет приятно снова с ним встретиться. Учебник по русском языку не порадовал совсем. Впрочем, эти учебники меня не радовали, с тех пор как я открыла первый из них в пятом классе и столкнулась с мерзкими типами по имени Лингварик и Дед Языковед. У меня они вызвали такое отвращение, что после я так и не смогла перестать ненавидеть эти книги.

Потом Инна Владимировна предложила нам определиться классом. Был выбор между теми детьми, что мы уже видели, и другими, на год младше. Первой мыслью было взять тех, что помладше. Стереотип такой: младше – значит покладистей. Но потом вспомнила совет своей школьной учительницы литературы. Пока им нет тринадцати, их можно напугать строгим взглядом. Когда им больше пятнадцати, с ними можно договориться. На детей с тринадцати до пятнадцати звонок на урок действует, как полная луна на оборотня. Чудесные и разумные на переменах, в классе они становятся почти неуправляемыми и мстят учителям за свою загубленную молодость. Вариантов развития подобной ситуации два: или уроки превращаются в балаган, или у тебя как минимум десять лет стажа.
Десяти лет стажа у меня нет. Поэтому я выбрала класс постарше.

Потом у меня поинтересовались, хорошо ли я учусь. Могла ответить на этот вопрос только расплывчатым «э-э-э…м-м-м… это… ну вот». Не захотелось как-то сразу расстраивать человека и уточнять, что я четыре года придерживалась принципа «у нормального студента должны быть все оценки» и могу гордиться тем, что за годы учебы собрала полную коллекцию. От четверки до десятки.
Хотя, думаю, это и так стало понятно по моему виду.

После нам предложили выбрать темы уроков и начинать уже поскорее их вести. Мне от этого предложения стало жутко, и я быстренько отказалась. Мол, мне бы еще посмотреть, подумать… Наша учительница посмотрела на меня скептически и сказала, что впервые видит таких студентов, которые в школу ходить не хотят, детей видеть не хотят, уроки вести не хотят и вообще ничего не хотят, только сбежать побыстрее.

Наверное, она права. Мне и правда ничего не хочется. В школе серо, сыро и холодно. Голова раскалывается от постоянного шума в коридоре. С пятого класса я точно знала, кем я хочу быть. С самого первого урока литературы, когда Галина Ивановна пришла к нами прочитала нам «Золотую розу» Паустовского, а потом так рассказала о нем, что я поняла: я хочу быть такой, как она, такой, как эта неземная волшебная женщина, которая пришла как будто из сказки. Никогда я не хотела для себя другой профессии. И, если у меня не получится, то я просто не знаю, что мне дальше делать…

Но пока все просто ужасно. В моем классе какие-то совсем взрослые дети. Когда я прихожу к ним, то боюсь на них глаза поднять. Я не знаю, как мне с ними себя вести, что мне им говорить, и уж тем более не знаю, чему я могу их учить. Второй день в школе и второй день с утра, как прихожу, мечтаю только об одном: поскорее дождаться момента, когда можно будет сбежать домой и забыть об этом кошмарном месте…

Не плакать, только не плакать…

23 сентября, вторник
Сегодня сидела на уроках со студентками из педагогического. С ними не так страшно, как одной. Посмотрела на тот класс, который помладше. Обрадовалась, что его не выбрала. Оказывается, в моем 9 «Г» все не так страшно, как могло быть.
Нет, эти дети тоже сидели тихо и спокойно. Только часть тихо рисовала за последними партами, часть спала, а часть, разбуженная учительницей, пыталась отвечать. Оду на четыре страницы и биографию Ломоносова мало кто прочитал. Я, конечно, тут могу их понять. Все-таки этот ранний опыт российского пиара не самое увлекательное чтение… Но как-то грустно это. Зато один ответ по биографии порадовал и даже улучшил настроение.

Ученик *уныло*: Пушкин очень любил Ломоносова и уважал
Учительница * с видимым безразличием*: И, наверное, знал его лично.
Ученик *радостно*: Да, они очень дружили
Студентка, которой достался этот класс: Ять!!!

Заметила, что Инна Владимировна как-то умеет одним своим появлением сделать так, чтобы все в классе замолчали и обратили на нее внимание. Некоторые мои учителя в школе тоже так умели. Конечно, понятно, что у меня так точно не получится. Но все же интересно, как они это делают…
Я пока умею только приходить и уходить так, чтобы никто вокруг этого не заметил. Тоже полезно. Позволяет многое увидеть…

В моем классе начали изучать Грибоедова. Напросилась провести по нему урок в пятницу. Если уж начинать все равно придется, то лучше с этой темы. В тринадцать лет нашла у бабушки на даче эту книгу. Потрепанная, нескольких страниц не хватало. Ее привезли на растопку, а мне нечего было читать. Читала, пока не стемнело и бабушка, противница чтения при искусственном свете, не запретила мне продолжать. Позже, когда она уснула, я стащила у нее книжку и ушла на улицу, под фонарь, который горел у соседей. Читала почти до рассвета, стоя. И забыла обо всем на свете, пока не дочитала. К утру, когда пробралась обратно в дом и свернулась калачиком под одеялом, я поняла: Клод Фролло тихо сошел с пьедестала. Я влюбилась в Чацкого. Последних страниц в той книге не было, поэтому я еще два года была уверена, что умная Софья никуда его не отпустит. В девятом классе, прочитав последнюю страницу, я полдня проплакала. Вот такая я была сентиментальная барышня.
Глупость, конечно, но сейчас мне кажется, что, если в первый раз он будет со мной, то мне не будет так страшно. Как будто я буду уже не совсем одна.

Инна Владимировна поинтересовалась у меня, как мое настроение. Я честно ответила, что мне страшно, потому что я никогда не пробовала вести уроки и не знаю совершенно, как это делается… Она попыталась меня подбодрить, сказав, что никто ничего в начале не знает и всем страшно. Спасибо ей, конечно, за это. Но меня это успокоило в той же мере, в какой может успокоить фраза вроде «всем страшно в начале класть голову на плаху, но потом никто не жаловался».

Наверное, моим ангелам-хранителям было скучно со мной в последние годы. Поэтому они устроили все так, чтобы мне попался девятый класс. Зато теперь они сидят у себя на облаках, хрустят попкорном и с интересом наблюдают, что же будет дальше. Ловлю себя на том, что и во мне самой как будто две личности. Одной жутко, а другой становится интересно, чем же это все закончится.

26 сентября, пятница
Событие дня: я провела первый урок и даже не пыталась спрятаться под стол.
Мысль дня: срочно починить наручные часы и больше в школе с ними не расставаться.

Готовилась я к уроку два дня. Хотя, по большей части подготовка заключалась в том, что я смотрела на пустую страницу и думала, с чего начать. Узнала, что детям задали на дом сделать таблицу на тему споров Чацкого и Фамусова. Решила, что лучше будет, если больше говорить будут они, поэтому решила разобрать с ними социальный конфликт, раз уж они его будут разбирать дома сами, и построила весь урок на вопросах на эту тему. Это дало мне возможность самой сказать в два раза меньше глупостей.
Думала, что мой урок будет вторым по расписанию. У этого класса сегодня первыми двумя уроками язык и литература. Когда я училась, у нас язык всегда ставили первым. Но Инна Владимировна решила, что удобнее будет, если первой поставить литературу. От неожиданности я даже не успела испугаться: не было времени. У меня оставалось всего три минуты, чтобы подняться в класс на четвертом этаже. А ведь я еще хотела перед уроком предаться размышлениям о том, как все страшно, как все плохо и как у меня совсем ничего не получится. Но по дороге от двери класса до учительского стола мне не хватило времени, чтобы развить эти яркие и романтические мысли.
Как, оказывается, просто стать заметной. Стоило мне положить сумку на учительский стол, и восемь учеников, которые до этого сонно копались в портфелях, как по команде перестали меня игнорировать и заинтересованно на меня посмотрели. Примерно таким же взглядом смотрит на меня мой кот, если я начинаю шуршать бумагой.
Только на пару мгновений опустила взгляд, чтобы повесить плащ на спинку стула. А, когда снова подняла глаза, моего стола уже стоили три девочки. И как они успели? И все те же любопытные взгляды. И тут мне захотелось расхохотаться. Папа-учитель пугал меня тем, что класс – это клетка с тиграми. А передо мной целый класс котят, любопытных, умных и хитрых.
Они такие взрослые со стороны, но, если посмотреть им в глаза, то сразу заметно, что они все-таки еще дети. Я вдруг поняла, что мне с ними рядом немного неловко, непривычно, но совсем-совсем не страшно. Ни капельки.
Девочки поинтересовались, кто я, что тут делаю, сколько тут с ними пробуду и как меня зовут. А потом сообщили, что у них есть сообщения о смерти Грибоедова. Сообщения меня обрадовали несказанно, ведь это целых десять минут времени. Четверть урока. А значит, я скажу на четверть меньше глупостей, чем могла бы.
Звонок прозвенел. Инна Владимировна так и не пришла, что меня на самом деле даже обрадовало. В самом начале и так многое не получается. Но, если я вижу, что меня при этом контролируют и оценивают, то у меня получается еще меньше. Через десять минут после звонка она все же пришла, но к тому моменту я уже успела немножко освоиться и привыкнуть к своему голосу.
Сам урок помню смутно. Большая часть класса мирно спала. Но я им благодарна уже за то, что они мне не мешали. Четыре девочки довольно бойко отвечали на мои вопросы. Поймала себя на том, что мне ужасно интересно с ними разговаривать.
Еще одна странность. Когда училась сама, помню, как долго тянулись уроки. Казалось, они занимают ужасно много времени. А тут, кажется, прошло не больше пяти минут, а уже звенит звонок. Не успела задать им целых три вопроса и хоть как-то подвести итоги.

Несколько замечаний самой себе: задавать домашнее задание после звонка – пустой номер. Все собирались, разговаривали и я больше чем уверена, что задание слышали только три-четыре человека. И второе: нужно починить старые наручные часы. Все время поглядывать на мобильный на уроке не получится. А чувство времени, как выяснилось, меня подводит. Третье, и самое сложное: нужно подгонять детей. Пока не научилась отличать, действительно они молчат, чтобы подобрать слова и обдумать ответ, или делают вид, что обдумывают, чтобы мне надоело ждать, и я оставила их в покое. В любом случае, паузы перед ответами отнимают очень много времени. А еще от такой тишины хочется спать.

Так была благодарна четырем отвечавшим девочкам, что поймала себя на желании всем им поставить десятки. Но у двух из них были речевые ошибки… Нужно не позволять себе завышать оценки из личной симпатии или благодарности. Но так хочется…

После урока Инна Владимировна поинтересовалась, какие у меня впечатления. Я честно призналась, что думала, что все будет гораздо хуже.

И правда, какие у меня еще могут быть впечатления? Я сама плохо поняла, что это было. Не знаю, чему я могла научить за эти полчаса. Подозреваю, что ничему. Эмоций много и таким клубком, что я просто не в состоянии их распутать. Уже вижу у себя кучу ошибок.
Но, несмотря на все это, мне уже хочется работать дальше, чтобы начать их исправлять. Не знаю, что со мной случилось там, за учительским столом, но теперь меня как магнитом и тянет туда вернуться. Какое-то странное чувство, даже не знаю, как его описать, но так хочется испытать его снова.
А еще я впервые с того дня, как сюда пришла, рада, что я здесь и мне совершенно не хочется идти домой.